Ось цікаві міркування із його книги "Евангелие страданий", якраз стосуються нашої теми.
Код: Виділити все
Когда человек из страха перед людьми, из
стремления к мирским преимуществам
трусливо и подло стыдится обнаружить перед миром,
кого он любит, это, конечно, характеризует
его самым мерзким и вызывающим презрение
образом; когда человек из страха перед
людьми, из стремления к мирским преимуществам
трусливо и подло стыдится обнаружить перед
миром свою веру и предмет своей веры, это
характеризует его самым мерзким образом.
И потому даже если бы Священное Писание
и не учило тому высочайшему, что требуется
от исповедующих христианство: тому, чтобы
они,— а ведь об этом говорит уже то, что они
называются исповедующими,— исповедовали
свою веру перед миром; даже если бы Христос
не сказал: «Кто отречётся от Меня пред
людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим
256
VII
Небесным»1,— даже если бы и не было
этого, и тогда христианин сам собой, внутренне
чувствуя необходимость в этом, исповедовал
бы свою веру. И, с другой стороны, хотя в
повелении исповедовать веру со всей
настоятельностью звучит голос вечности, однако если
исповедание не является следствием внутренней
необходимости, тогда это не то исповедание,
какое требуется. Так, если кто-то, предпочитая
заниматься наглым самообманом, полагал бы,
что исповедовать Христа — это самое
разумное в данной конкретной ситуации, когда этого
требуют от него, или самое разумное с учётом
того, что он предстанет на суд вечности: такой
человек не просто исповедует не Христа, но
он богохульно искажает Его образ, представляя
Христа тщеславным властолюбцем, страстно
желающим сделать себе великое имя в мире.
Нет, не поэтому Христос требует
исповедания, и не так Он требует его. Он, напротив,
требует собственно того, чтобы Его
сторонник внутренне был таков, чтобы исповедание
следовало само собой — когда оно требуется;
1 Мф. 10,33.
257
Евангелие страданий
ведь человек, который внутренне таков, может
быть и безмолвен и столь же благорасположен
к Богу, но человек, который внутренне таков,
человек, живущий по истине, не может,
конечно, оставаться безмолвным — когда требуется
исповедание. Сколь, поистине, сильна может
быть в человеке вера — сильна настолько,
чтобы верить в блаженство, и достаточно
бесцеремонна в этом отношении (ах, это, пожалуй,
едва ли не труднейший род бесцеремонности:
не считаться со своими собственными
фантазиями о заслугах, или со своими
простительными выдумками, диктуемыми страстью, или
с вызывающими испуг страшными образами,
которые рисует воображение в сознании
вины,— но без этой бесцеремонности
невозможно верить в блаженство), и всё же
недостаточно сильна и бесцеремонна для того, чтобы
человек осмелился исповедовать веру — когда
это требуется.
Итак, всякий истинный христианин всегда
готов, если потребуется, исповедать свою
веру; он,— и это как раз похвально,— не ищет
эгоистично и тщеславно возможности аая
этого, но скорее внутренне заботится о том,
258
VII
чтобы, будучи верным Богу, быть готовым
исповедовать веру, если потребуется. Так было
и тогда, когда христианство было окружено
языческим миром, и христиане в любом случае
были вынуждены исповедовать перед миром
свою веру, потому что исповедовать свою веру было
тем же самым, что возвещать христианство. Тогда
христиане горели желанием исповедовать веру;
для христиан это было высокой честью, так
что они, будучи все исповедниками единой
веры, всё же, что примечательно, отметили
именем исповедников тех из них, которые хотя
и не пожертвовали жизнью как мученики, но
однако, исповедуя веру, претерпели
множество опасностей. В то время исповедание веры
требовалось безусловно от каждого; ведь чего
желал мир? — он желал заставить христиан
исповедать: что они не христиане. Язычество
предпочитало обращаться с христианами как
с преступниками, и притом язычники (о чём
столь ясно и проницательно размышляли
некоторые из Отцов Церкви) хотели от
христианина не того, чего они хотели от любого
другого преступника: того, чтобы он сознался
и признал свою вину,— нет, они, напротив,
259
Евангелие страданий
требовали от христианина, чтобы он
исповедал себя не христианином.
Но разве же теперь положение дел не
стало другим: теперь, когда христианство
победоносно проникает повсюду, теперь, когда
все — христиане, теперь, когда от человека
меньше всего требуется, чтобы он
исповедовал себя не христианином, конечно, разве
исповедовать себя христианином это
высочайшее, что требуется от человека? Давайте
со спокойствием и рассудительностью
подумаем об этом. Ведь если это Бог даёт дух
силы и крепости, то тот же самый Бог даёт
и «дух рассудительности»1; и хотя подлая
трусость и страх перед людьми во всякое время
одинаково отвратительны, но и чрезмерная
горячность, «ревность не по рассуждению»2,
не менее гибельна и, пожалуй, порой в
основе своей столь же отвратительна, столь же
богохульна. Если христианин среди
язычников исповедует Христа, то он тем самым
1 Ср. 2 Тим. 1, 7. В русском синодальном переводе «духа ... целомудрия»;
мы здесь следуем датскому переводу Св. Писания, которым пользуется
С. Кьеркегор.
2 Ср. Рим. 10,2.
2бО
VII
возвещает христианство людям, которые не
знают христианства. В таком исповедании нет
никакого суда над язычниками за то, что они
не христиане, ведь язычники не выдавали себя
за христиан. Если, напротив, христианин
живёт среди христиан или среди людей, который
все говорят о себе, что они христиане, тогда
исповедовать Христа — не означает возвещать
христианство (ведь те, к кому обращено такое
исповедание, сведущи в христианстве, говорят
о себе, что они христиане), но это означает
судить других, судить тех, кто говорит^ что они
христиане, за то, что они лишь выдают себя
за христиан, то есть судить их за то, что они
не христиане, то есть судить их в лучшем
случае за легкомыслие и бездумность, в худшем —
за лицемерие.
Эти два положения дел всё же весьма
разнятся и легко различимы, ведь в одном
случае христианин окружён язычниками, и тогда
быть христианином это то же самое, что
исповедовать Христа, в другом случае
христианин, исповедующий христианство, окружён
христианами, которые также исповедуют
христианство, и потому желать в другой степени
2б1
Евангелие страданий
исповедовать Христа значит не признавать
других христианами. Позвольте мне между тем
ради большей ясности проиллюстрировать
сказанное с помощью простого правдивого
образа. Если бы существовал некий род пищи,
некий продукт питания, который для некоего
человека был бы каким-то образом столь
значим, что этот человек питал бы к нему самое
глубокое чувство (так, это могло бы быть
блюдо его национальной кухни или пища, которая
имела бы религиозное значение), и он в силу
этого не был бы способен молчать перед теми,
кто глумился бы над этой пищей или
отзывался бы о ней как о просто ничего не
значащей: само собой ведь разумеется, что если это
случилось бы в его присутствии, он стал бы
отстаивать и исповедовать свои чувства. Но
давайте вообразим несколько иное
положение дел. Вот этот человек собрался с
некоторыми другими людьми, и им предложена эта
пища. И когда эта пища предлагается, каждый
из гостей говорит: «Эта пища прекраснейшая
и драгоценнейшая из всех». Но на самом деле
человек, о котором мы говорим, с изумлением
обнаруживает или полагает, что обнаружил,
202
VII
что гости не едят от этого кушанья, что они
позволяют ему проходить нетронутым мимо
них, что они держатся других блюд, но однако
при этом говорят, что это кушанье самое
прекрасное и драгоценное из всех: призван ли
в таком случае этот человек отстаивать своё
убеждение? Здесь нет никого, кто говорил бы
противное ему, никого, кто говорил бы что-
то отличное от того, что он говорит. Если он
теперь, в этом случае, горячо отстаивает свои
чувства, тогда иди в его поведении нет смысла
(поскольку в случае, когда другие говорят то же
самое, бессмысленно исповедовать своё
убеждение, совпадающее с тем, в чём убеждены и они,
ведь это означает не исповедовать убеждение,
но разделять его с ними), иди он при этом
будет судить других за то, что они думают не то,
что говорят. Так и в отношении того, чтобы
исповедовать Христа среди людей, которые
говорят о себе, что они христиане, если только
помнить при этом, что приведённый образ
несовершенен как раз тем, что в том, насколько
человек вкушает или нет от той пищи,
которую он так превозносит, можно явственно
убедиться; но в духовном отношении всё же лишь
2бз
Евангелие страданий
сердцеведец может знать, насколько человек
думает не то, что говорит. Весьма возможен
тот случай, когда христианин с изумлением
обнаруживает или же полагает, что
обнаруживает, что многие люди, которые все как один
говорят, что быть христианином это высшее
благо и что сами они христиане, слишком, как
кажется, мало внимания уделяют этому
высшему благу; но если он делает из этого повод аля
того, чтобы исповедовать Христа, то, поступая
так, он не исповедует христианство, но: судит
других. Слово «исповедовать», как его
употребляют Библия и Церковь, предполагает, что
есть противодействие, предполагает, что есть
кто-то, кто высказывается против этого. Но
здесь не тот случай, здесь человек, напротив,
полагает, что он обнаружил, что многие люди
противоречат сами себе. Он, таким образом,
исповедует Христа не в противоположность
тем, кто отрицает Христа, но в
противоположность тем, кто также исповедует Христа, то
есть он судит других за то, что их исповедание
неистинно, то есть не за то, что неистинно
то, что они говорят, ведь они говорят как раз
истину, но за то, что слово истины ничуть не
264
VII
является истиной в них самих. Призван ли кто-
то так исповедовать Христа, чтобы при этом не
признавать другого христианином, другого, кто
при этом говорит те же самые слова,— это
совсем другой вопрос, в ответ на который нельзя
напрямую сослаться на раннее христианство;
это совсем другой вопрос, который,
наверное, всякого заставил бы всерьёз задуматься.
Конечно, какой бы ни был дан на него ответ,
ответ этот никак не может быть таким, чтобы
из него следовало, что такой человек должен
быть освобождён от того, чтобы делать всё,
что в его силах, для того, чтобы помочь другим
возрасти в христианстве. Но учить, руководить,
подвигать другого, с кем ты сущностно един
в общем исповедании христианства, это не
значит исповедовать Христа. В те времена, когда
христианство боролось с язычеством,
отрицавшим Христа, и когда каждый христианин был
призван исповедовать Христа перед миром,
христианам никогда, конечно, не приходило
на ум исповедовать Христа друг перед другом,
потому что тот отдельный христианин,
который берётся исповедовать Христа перед
христианами, позволяет себе отрицать, что другие
265
Евангелие страданий
являются христианами. Следует поэтому
постоянно помнить, что то, что в ситуации, когда
христианство окружено язычеством,
означает возвещать христианство, в среде христиан
легко становится сектантской надменностью
и самомнением.
Между тем из приведённых здесь
размышлений, в которых звучит лишь необходимая
похвала осторожности, ничуть не следует, что
среди так называемого христианского мира
невозможен случай, когда человек будет
вынужден исповедовать Христа. Однако мы
ничего не будем решать здесь на этот счёт,
но предоставим это серьёзной самопроверке
каждого в отдельности; мы не станем и
специально рассматривать это в нашей беседе —
беседе об исповедании Христа. Нет, мы
помним о самом возвышенном примере борьбы
за свои убеждения и о том, что, глядя на более
высокое, мы должны учиться меньшему,
должны учиться правильно сражаться в той борьбе
за убеждения, которая может быть нам
доверена. Ведь даже если человек и не оказывается
поставлен в ту трудную ситуацию, когда он
должен бороться и исповедовать Христа, то
266
VII
он ведь может и по-другому быть поставлен
перед необходимостью принимать решение
и твёрдо, до последнего отстаивать взгляды,
которые отвечают тому, в чём он внутренне
убеждён, и тесно связаны с его убеждениями.
Но и в этом случае верно, что, когда человек из
страха пред людьми, из стремления к мирским
преимуществам трусливо и подло стыдится
обнаружить свои убеждения, это характеризует
его самым мерзким и вызывающим презрение
образом. Так что полезно быть хорошо
подготовленным, вовремя познакомиться с
трудностями, чтобы быть решительным в
опасностях, но при этом руководствоваться и мыслью
о той радости, с которой сопряжена сердечная
чистота и свобода.